8 апреля в прокат выходит новая картина номинанта на «Оскар», режиссера Вадима Перельмана («Измены», «Купи меня», «Дом из песка и тумана») «Уроки фарси». Лента рассказывает необычную историю, которая произошла во время холокоста: оказавшись в концлагере, еврей (Науэль Перес Бискаярт) выдает себя за перса. По случайному совпадению немецкий офицер (Ларс Айдингер) как раз ищет перса, чтобы выучить фарси и после войны уехать в Тегеран. Узник начинает придумывать свой «фарси», фальшивый язык, чтобы остаться в живых. Мировая премьера картины состоялась на 70-м Берлинском кинофестивале, где вызвала продолжительные овации публики. Однако из гонки за «Оскар» лента была дисквалифицирована по техническим причинам. Накануне премьеры TV Mag поговорил с режиссером фильма Вадимом Перельманом о том, как холокост снимали в Беларуси, о работе с актерами, воздействии на зрителя и главной награде режиссера.
Вадим, что почувствовали, когда в первый раз прочли сценарий фильма «Уроки фарси»?
Возникло редкое чувство, что в правильных (моих) руках эта история может стать очень хорошим фильмом, которым можно гордиться. Для меня это как влюбиться в женщину всерьез.
Насколько вы изменили сценарий Ильи Цофина?
Лишь немного. Убрал любовную линию между комендантом и еврейской девушкой. Она была хорошо написана, просто на нее не было времени в фильме.
Когда вы увидели фильм? Я про визуальный ряд картины, стиль, тональность.
Это приходит сразу. Когда читаю сценарий, уже вижу в голове смонтированный фильм. Камеру, цвет, стиль. Во мне хорошо развито предчувствие картины. Вы, наверное, заметили, что у меня нет специфического стиля съемки, который я бы переносил из картины в картину. Но каждый проект просит свой специфический визуальный подход, и его наброски рождаются сразу при прочтении сценария.
Фильм снят намеренно спокойно с точки зрения движения камеры. Есть режиссеры, которые, снимая холокост, соблазнились бы выделиться среди других, выпячить режиссуру. У вас возникало подобное искушение – придумать что-то этакое, чтобы потом «все говорили»?
Все видели этот фильм, на который вы намекаете. Нет, у меня давно такого не было. Я решил никогда не снимать ради того, чтобы показывать, какой я крутой. Я отдаю сцену актерам, а истории позволяю быть рассказанной максимально эффективно. В «Уроках фарси» гуляющая ручная камера, например, или, допустим, родченковские ракурсы, камера из-под стола только бы мешали истории и отвлекали внимание зрителя. Без них история рассказана правдивее. Так зритель лучше вникает в фильм, не теряет времени на то, чтобы анализировать голос режиссера, который кричит тебе: «Смотри, что я придумал». Ничего плохого в активной камере нет, есть же стильные фильмы, поп-стайл, как у Гая Ричи, Бенни Сэфди, Мартина Скорсезе. Но в моем фильме это было не нужно. Вот в рекламе я могу изощряться и люблю. В рекламе всего кадров двадцать, и все должны быть смачные, необычные, чтобы захватить внимание зрителя. Там можно себе позволить.
Но в кино способ съемки должен быть оправдан. Сейчас будет спойлер: повозка, везущая гору трупов, – единственный кадр, который мы видим издалека, сверху…
Единственный кадр, который буквально показывает ужасы холокоста.
Да, этот кадр показывает, что под небом – смерть, хотя мы не видим ее в каждой сцене, но чувствуем ее. Кадр издалека, потому что я хочу отдалиться от этого насилия, заявить, но не погружать в него буквально. Поэтому здесь кадр сверху оправдан. Мы уже видели ужасы холокоста в других художественных и документальных фильмах на эту тему. Поэтому в «Уроках фарси» я решил намекнуть, но не показывать. Это своего рода способ показать ужас без ужаса.
В фильме также нет свастик. Это чтобы угодить российскому законодательству?
Нет, я даже про этот запрет на изображение свастик не знал. Свастику мы не показываем, потому что досконально изучили обстановку в лагерях смерти и воссоздали ее максимально правдиво. Да, в плохих фильмах про войну каждый фашист окружен свастиками, но в лагерях смерти они не пропагандировали режим, на это у них не было никакой мотивации. Так что свастик там просто не было.
У всех ваших проектов разные операторы. Почему? И почему для «Уроков фарси» выбрали Владислава Опельянца?
Есть режиссеры, которые снимают свои картины только с одним человеком. У меня разные, потому что мне всегда хочется чего-то другого. С оператором Владиславом Опельянцем мы до фильма сняли несколько проектов – пилот сериала, рекламу, клипы. Он подходил фильму по своему стилю, душе, творчеству. Мне понравилось с ним работать в художественном кино, с ним бы я снял что-то еще (улыбается).
Ларс Айдингер, Науэль Перес Бискаярт… Звездный кастинг. Многие отметили его точность. Он был мучительным или легким?
Все актеры нашлись очень быстро. Не было мучительного выбора и сомнений. Как-то все сложилось сразу, легко и понятно.
Как вам опыт онлайн-проб, «кастинга на удаленке»?
Мне нравится удаленность от актера, когда он играет. Хотя артистам, наверное, это не по душе. Но онлайн можно посмотреть больше кандидатур, поставить видео на паузу, подумать.
Для вас важна личность актера, когда вы зовете его на роль? Как он живет, что думает на тему фильма, какое у него было детство и так далее?
Все равно. Какая разница, что они думают и что едят на завтрак, если показали хорошую пробу? Это их дело и жизнь, которые никак не влияют на игру. Что думает Ларс Айдингер, который играет Гамлета на берлинской сцене, играет женщин, храбрый, развратный, сумасшедший артист, что он думает про СС? Да все равно. Для меня главное – найти правильных актеров для роли, провести точный кастинг, а потом просто доверять своему выбору. Конечно, когда у них есть вопросы ко мне, мы обсуждаем. Но в данном случае вопросов не было.
Доверяете актерам настолько, что и задачи на площадке не ставите?
Да. Я не ставлю задачи актерам. Они сами играют. Я спрашиваю: «Какая у тебя первая интуиция? Так и делай». Первая интуиция актера – всегда правильная. Конечно, я знаю, чего я хочу. Но важно, чтобы это пришло от актеров, чтобы у нас совпало. И это в 90 процентах у нас получается. Я не работаю с актерами – они играют так, как играют.
Когда я считаю, что актер может предложить что-то еще, то прошу еще дубль. Я не говорю ему: «Добавь вот это и то», я просто прошу еще дубль. И он сам играет что-то другое. Сейчас снова будет спойлер: финальная сцена в аэропорту, где герой Ларса осознает случившееся. Это один долгий план. У нас было порядка девяти дублей. Все они очень разные и интересные, на монтаже я не мог выбрать между восьмым, седьмым и пятым. Каждый что-то давал: в одном в герое Ларса была реакция-сюрприз, в другом – понимание своего врага, в третьем – оценка в стиле «вот хитрюга». Каждый дубль полностью менял чувство сцены. И все эти варианты Ларс делал сам, без подсказок и задач. Поэтому не устаю повторять: выбирай хорошего актера и доверяй ему. Ларс, Науэль, другие актеры фильма – они великие артисты, они могут все.
Вы по-прежнему не любите репетиции?
Да. Но мы всегда читаем сценарий: мне важно услышать речь актеров вживую, а не на бумаге. У нас с Ларсом и Науэлем была одна читка в Берлине. Особенно ничего полезного из этого не вышло. Я только убедился в том, что сделал правильный выбор, что у меня хорошие актеры и можно без страха идти в бой.
Съемки – живой организм. Насколько вы компромиссны во время съемок? Отмените сцену, если, допустим, погода будет не та, что задумана?
На площадке я знаю, чего хочу, фильм ведь уже смонтирован в моей голове. И мне важно контролировать все, а не снимать вслепую, как получится. Но да, на съемках бывают сюрпризы, проблемы. Где-то кто-то опоздал, что-то случилось с реквизитом, что-то не то с погодой, но даже на негативе получаются очень классные сюрпризы. Идет дождь? Хорошо. Он дает другое настроение, листья на деревьях становятся блестящими, это красиво… К этим несовершенствам надо быть готовым и не горевать! Я контролирую процесс, но понимаю, что никогда 100 процентов не получится так, как в голове.
Какие сюрпризы случились на съемках «Уроков фарси»?
Из приятных – случился туман. Я не знал, в каком направлении буду снимать побег героя из лагеря. В одной стороне были цветные советские гаражи, в другой – стройка, в третьей – крепость какая-то, в четвертой – новостройка виднелась. Все было не то. И вот однажды утром дорогу из лагеря затягивает туманом. Плотным, красивым туманом. Мы не планировали снимать сцену побега в этот день, но быстро мобилизовались и сняли все сцены с туманом. Это помогло снять атмосферу.
Вам везет с туманами. Ваш первый фильм «Дом из песка и тумана» – трижды номинант на «Оскар». «Уроки фарси» тоже должны были побороться за «Оскар», но фильм дисквалифицировали по техническим причинам (картина выдвигалась от Беларуси, но часть команды не представляла эту страну. – Ред.). Сильно расстроились?
Очень жаль, конечно. Говорят, что шансы у нас были хорошие, но теперь не скажешь. Не думаю, что в истории все фильмы, которые выдвигались на номинацию «Лучший фильм на иностранном языке», соблюдали критерии отбора. Мне не верится, что ко всем фильмам так придирались. Мне жалко не из-за наград, а потому что теперь меньше людей посмотрят этот фильм. Но я вижу реакцию публики на картину, и это радует. Я вижу реакции зрителей и понимаю, что для этого момента я и делаю кино: когда человек вникает в твою историю, смеется, плачет, сопереживает герою. В «Доме из песка и тумана» люди выходили шокированными трагедией, ослабленными проявленными эмоциями. А тут, наоборот, выходят более вдохновленными.
В этот момент вы, как создатель, чувствуете свою власть?
Власть в хорошем смысле. В значении, что я был способен повлиять на чувства и эмоции людей.
Фильмы не меняют мир. Но вы ждете, что «Уроки фарси» отрезвят дурные головы?
Если получится – классно, но опять же я делаю фильм для того, чтобы люди получили эмоции. Это история холокоста, близкая мне, и я хотел ее рассказать, вызывая сопереживание герою. Политические и социальные фильмы оставим другим, таким как Лени Рифеншталь с ее нацистской пропагандой или Эйзенштейн с его коммунистическим месседжем.
Фото: Ксения Угольникова, Hype Film